* * *
Весть пришла, что печаль моих горестных дней – не навечно.
Время – ток быстротечный. И бремя скорбен-не навечно.
Стал я нынче презренным в глазах моего божества,
Но надменный соперник мой в славе своей – не навечно.
Всех равно у завесы привратник порубит мечом.
И чертог, и престол, и величье царей – не навечно.
Так зачем возносить благодарность иль горько роптать?
Ведь и громкая слава великих мужей – не навечно.
На пирах у Джамшида певали: «Несите вина!
И Джамшид с его чашей в обители сей – не навечно!
Так пылай же, ночная свеча, привлекай мотылька!
Близко утро. И ночь, и сиянье свечей – не навечно.
Эй, богач! Загляни в глубину своей нищей души!
Горы злата, монет, самоцветных камней – не навечно.
Видишь надпись на своде сияющем: «Все на земле,
Кроме добрых деяний на благо людей,- не навечно».
Верь во встречу, надейся на память любви, о Хафиз!
А неправда, насилье и бремя цепей – не навечно!
* * *
Не откажусь любить красавиц и пить вино, и пить вино!
Я больше каяться не буду, что б ни было,- мне все равно!
Прах у порога луноликой мне райских цветников милей,
Всех гурий за него отдам я и все чертоги заодно!
Как надоели мне намеки, увещеванья мудрецов,
Я не хочу иносказаний,- ведь их значенье так темно!
Нет, не пойму я, что творится с моей беспутной головой,
Покуда в кабаке не станет кружиться быстро и хмельно.
Советчик мне сказал с укором: «Ступай, от страсти откажись».
Нет, братец, буду страсти верен: подруге предан я давно.
Того довольно, что в мечети не стану девушек ласкать,
А большей набожности, право, мне, вольнодумцу, не дано!
К наставнику виноторговцев я всей душой стремлюсь, Хафиз,
Его порогу поклоняться,- я твердо знаю,- не грешно.
* * *
Аромат ее крова, ветерок, принеси мне
И покой,- я ведь болен,- хоть на срок принеси мне!
Для души изнуренной дай хоть малость бальзама,
С доброй вестью о друге хоть пять строк принеси мне!
Взор и сердце в боренье. С тетивы ее взгляда
И от стрелки-ресницы хоть намек принеси мне!
На чужбине в разлуке постарел я,- из чаши
Сладкой юности, ветер, хоть глоток принеси мне!
Дай ту чашу пригубить всем понурым, но если
Этот будет напиток им не впрок,- принеси мне!
Брось о завтрашнем, кравчий, размышлять,- иль охранный
За печатями рока ты листок принеси мне!
Так над плачущим сердцем пел Хафиз неустанно:
«Аромат ее крова, ветерок, принеси мне!»
* * *
Ты, чье сердце – гранит, чьих ушей серебро – колдовское литье.
Унесла ты мой ум, унесла мои покой и терпенье мое!
Шаловливая пери, тюрчанка в атласной каба,
Ты, чей облик – луна, чье дыханье – порыв, чей язык – лезвиё!
От любимого горя, от страсти любовной к тебе
Вечно я клокочу, как клокочет в котле огневое питье.
Должен я, что каба, всю тебя обхватить и обнять,
Должен я хоть на мпг стать рубашкой твоей, чтоб вкусить забытье.
Пусть сгниют мои кости, укрыты холодной землей,-
Вечным жаром любви одолею я смерть, удержу бытие.
Жизнь и веру мою, жизнь и веру мою унесли
Грудь и плечи ее, грудь и плечи ее, грудь и плечи ее!
Только в сладких устах, только в сладких устах, о Хафиз,-
Исцеленье твое, исцеленье твое, исцеленье твое!
* * *
Душа – лишь сосуд для вмещенья ее,
И в зеркале глаз – отраженье ее.
Вовек я главы ни пред кем не склонял,-
Ниц падаю в миг приближенья ее.
Вам – древо в раю, мне – возлюбленной стан,
Вам – небо, а мне – постиженье ее.
Был в мире Меджнун,- мой черед наступил,
Повторна судьба и круженье ее.
Сокровища нег – вот влюбленных страна,
Вся доблесть моя в достиженье ее.
Не страшен душе сумрак небытия -
Не видеть бы лишь в униженье ее!
Цветник в цветнике распустившийся вдруг -
Нежданное преображенье ее.
Пусть с виду Хафиз непригляден и нищ,
В груди его – изображенье ее.
* * *
Ушла любимая моя, ушла, не известила нас,
Ушла из города в тот час, когда заря творит намаз.
Нет, либо счастие мое пренебрегло стезей любви,
Либо красавица не шла дорогой правды в этот раз.
Я поражен! Зачем она с моим соперником дружна!
Стеклярус на груди осла никто ж не примет за алмаз!
Я буду вечно ждать ее, как белый тополь ветерка.
Я буду оплывать свечой, покуда пламень не погас.
Но нет! Рыданьями, увы, я не склоню ее к любви:
Ведь капли камня не пробьют, слезами жалобно струясь.
Кто поглядел в лицо ее, как бы лобзал глаза мои:
В очах моих отражено созвездие любимых глаз.
И вот безмолвствует теперь Хафиза стертое перо:
Не выдаст тайны никому его газели скорбный глас.